Я — псих! Заметки психолога родителям и детям

Наше отношение к истории сугубо психологично. Мы можем готовить и воспевать революции. Можем ратовать за строгий порядок и высокую государственность. Можем бояться перемен и потрясений – быть консерваторами. Как мы приходим к этой политической позиции? Только ли из-за влияния окружения единомышленников? С бухты-барахты? Вследствие, какой-то особой нравственности? Или из-за оглядки на две предшествующих нам эпохи?

 Начнём, с так называемого, золотого века. Его последователи несут в себе энергетику эпохи сохранения и консервирования устоев, которые нужно иметь(!) к моменту консервирования. Тут всё и слабая переносимость новых революционных идей, что способны поколебать существующий мир и свобода слова, как критика глобальных потрясений и завинчивания гаек, бытовавших в прошлом. Их постепенно раскручивают, от того-то революционные идеи большую свободу и получают.

Ну… стандартно: мир, благоденствие, варение в собственном соку, «анализирующие себя мыши», достаточно кровавая борьба за сохранение существующего порядка с теми, кто принадлежит иной эпохе, смерть во имя сохранения мира, так как он — божественен. Борьба эта, кстати, чаще всего ещё и не на своей территории проходит. В эту эпоху никого не услышат, не захотят услышать, ведь всё что бы ни говорилось, говорится лишь с целью мутить воду, виденье мира же омрачено лишь влиянием подстрекателей-революционеров.

Но, да, на «разговоры на кухне», пока это разговоры «на кухне», будут смотреть сквозь пальцы из-за страха привести общество к глобальным потрясениям. Шарахнут какого-либо революционера чуть позже. Когда эти «анализирующие себя мышки» дойдут до мысли, что этот революционер – «мышь отверженная», а, следовательно, Враг, они его всеми силами постараются уничтожить.

Эпоха не целостна. Идёт разделение: мы – за мир, а они, революционеры-анархисты, революционеры-государственники хотят воевать. Мы – сохраняем, они – рушат, тут даже неважно зачем, просто рушат. Против нас тирания и анархия.

Красота эпохи в видимом благоденствии, «построенном рае», а ужас там — по углам, куда загоняют «отверженных мышей», а, ну и да, «анализирующие себя мышки» от жизни отказываются, устают они от неё, не выдерживая болота обыденности. Они впадают в мрачное депрессивное уныние из-за невозможности отказаться от своих необузданных желаний, соседствующих с пониманием, что жизнь отличается от их представлений, а воплощение желаемого ведёт к противостоянию. Тут вся изюминка в соседстве борьбы за мир с жестокостью направленной на тех, кто, по их мнению, миру угрожает.

Психология революции

Далее следует энергетика чистой революции, беспощадного слома старого мира во имя нового. «Весь мир насилья мы разрушим до основания, а затем… кто был ничем, тот станет всем». Разумеется, революция даёт величие образа в истории, даёт непродолжительную власть, одним рывком изменить мир, но и пожирает своих детей. «Но неизменны судеб законы и якобинцы друг друга съели, как скорпионы». Это энергетика больших и маленьких процессов. Сколько длилась неолитическая революция и насколько долог тот же Майдан?

Это – слом общественный. Это — слом культурный. Это — (всегда в отдалённой перспективе!) качественное изменение жизни, потому что ошибки, привёдшие к революции, придётся учесть, а, значит, жизнь всё же улучшится в итоге. Это – смерть во имя идеи. Она — божественна.

Революция отрицает старое, как изжившее себя, она нацелена в будущее. Это всегда процесс динамичный в своей основе, это путь от идеи к самопожиранию и вновь к идее, но уже другой. В одной сфере уже, возможно, она пожирает себя, а в другой только вспыхнула искра идеи. В этом она вся. Её нельзя остановить, – как остановишь раскалённый поток? – но можно направить в нужное русло, признав идею и занявшись её воплощением.

Революционеров, светочей нового, редко признают прижизненно. Прижизненно они – баламуты и нарушители спокойствия. Они жестоки в своём разрушительном устремлении вперёд, приносящем раскол, сумятицу и хаос. Им не знакома жалость ни к себе, ни к окружающим. Они могут бояться и трусить до действия, после него, но не в момент.

Революция – божество своенравное, многое сулящее, но, в тоже время, беспощадное к своим последователям. Во время неё никого не услышат, не до того будет, более насущные проблемы существуют. Не согласны? Значит, вы — гнилой интеллигент и в своём гуманизме не можете понять, что нынче иголка стоит дороже жизни и нужны не высокие идеалы гуманизма, а, хотя бы, еда. И, вообще, вы – консерватор и мазохист, в своём смирении и не желании видеть новые перспективы.

Эпоха красива своим началом, рождением идеи, искрой того пламени, из которой возьмёт свое начало мировой пожар, и ужасна хаосом и смутой самопожирания.

Энергетика государственности, послереволюционного завинчивания гаек, – есть энергетика внедрения идеи в жизнь, энергетика её использования. Это – революция сверху. Это — прогрессивизм реформаторства. Жестокое, из-под палки, когда мотивирование не работает, движение вперёд.

Это — итог борьбы между революционерами-анархистами и революционерами-государственниками, не вечно ж хаосу и смуте главенствовать, пора и порядок наводить, а после революционной вольницы его придётся насаждать стальной рукой в шёлковой перчатке. Это – тайные полиции и эстетика тоталитаризма. Это – чёткие идеологии. Это – преодоление длительного пути в сжатые сроки. Это – жесткая эффективность требования момента. В подобное время признаётся и возвеличивается прошлое, однако с будущим возникают определённые проблемы. Впереди угасание идеи.

Что делать энергетике? Новой идеи для воплощения нет, а вариться в собственном соку, она не способна в силу своей деятельной натуры. Что делать? Только тщетно пытаться остановить время, запрещая критику. Ведь не предлагается ничего нового: «Критикуя – предлагай, предлагая – делай, сделал – отвечай». Эпоха так же даёт своим детям власть и свершения, но они должны быть готовы к постоянным чисткам «рядов партии» и возможности в любой миг сорваться с пьедестала.

В эту эпоху можно воплотить любые мечтания, — любую идею! – вот только платишь ты за это собой. Ты должен весь отдаться делу, быть готовым погибнуть во имя него, ведь оно – божественно, в противном случае тебя не признают, бросят, оставят, — предадут? — в попытке найти своих людей, готовых за дело, мечту, сложить голову.

Вы должны изыскивать любые наименее затратные пути достижения цели. Такие люди жестоки, жестоки опять-таки и к себе и к окружающим. Они способны порой поступиться выгодой стратегической ради выгоды тактической. Обмен души на власть? Нет. Человечности на исполнение задуманного. Дело таким людям важнее их самих. Себя они видят практиками, а не пустыми демагогами. Остальные для них – сдерживающий фактор, не дающий воплотить рабочие идеи в жизнь.

Эпоха восхитительна величием свершений и реальным ощущением результата своих действий, но она же, и отвратительна эффективной подлостью мер.

Тут круг замыкается, — неважно минул день, век, тысячелетие или прошло миллион веков — мы возвращаемся в исходную точку бытия, нужна оттепель, впереди — золотой век застоя. Который подводит итог и переоценивает сделанное. Идея отжила своё – смерть ей! Разрушение образа старых революционеров, как идеи, давшей государственникам и бюрократическому аппарату власть. Тут характерна попытка исправить, излечить, припасть к истокам. Припадут… тогда, и родится новый революционер, с новой идеей, ждущей своего воплотителя.

Марина Кучер